Эдвард Уитмонт — Психика и материя

Опубликовано в: Edward Whitmont, Psyche and Substance: Essays on Homeopathy in the Light of Jungian Psychology, 1982, North Atlantic Books

Об авторе: Юнгианский аналитик и врач-гомеопат. Он получил медицинское образование в Вене в 1936 г., в начале изучал психологию А.Адлера и антропософию, потом пришел к гомеопатии, натуропатии, хиропрактике, йоге и астрологии, а после 1940 г. познакомился с К.Г. Юнгом и стал одним из основателей Института К.Г.Юнга в Нью-Йорке. Автор книг: «Символический поиск» (1979), «Сновидения, портал к Источнику» (1991), «Алхимия исцеления» (1996), «Возвращение к богине» (1997).

Введение

Aude sapere
(лат. «решись быть мудрым», «осмелься быть мудрым», «дерзай знать») — латинское изречение, содержащееся в «Посланиях» Горация (Epistulae I 2 40). Иммануил Кант перевёл его как: «Имей мужество использовать свой собственный разум» (нем. Habe Mut, dich deines eigenen Verstandes zu bedienen!).

Описания лекарств, представленные в этой книге, сделаны в большинстве своем 25 или даже 30 лет назад. Это были попытки исследования нового направления мышления, которое, в противоположность абстрактному и причинно-следственному, я бы назвал образным и аналогическим. В общем и целом, этот способ мышления до самого недавнего времени не выходил за рамки мира искусства, и преданные здравому смыслу чертоги науки были закрыты для него, равно как и для гомеопатии со всеми ее приложениями, практическими и теоретическими.

Рационалисты и позитивисты XVIII и XIX веков, эти верные спутники меркантилизма и индустриализма, были способны мыслить только в рамках механической причинности и практической выгоды. Идея, что вообще форма и образы (patterns) представляют собой игру природы, которая ведется с единственной целью собственного их осуществления, была им чрезвычайно чуждой и неприемлемой. Теперь же, как мы знаем из открытий микрофизики, а также глубинной психологии Карла Густава Юнга, развитие формы порождает глубинную динамику и материи, и души.

Форма включает в себя образ, определенный порядок, аналогию и, более того, - эстетику. Следовательно, распознавание аналогических форм требует особенной восприимчивости, особого строя чувств. Однако развитие таких способностей не является задачей нашего естественнонаучного образования. Тем не менее, они (эти способности) могут быть очень полезны в деле открытия и прояснения функциональных взаимосвязей и указания различных направлений энергии и ее проявлений. Поверх механической и химической динамики формо-образы выражают символические корреляции, корреляции аналогии и подобия, отношения "как будто".

Подобным же образом ядерная физика использует символические образные обозначения при создании моделей поведения элементарных частиц –  поведения, которое не может быть описано никаким иным способом. И глубинная психология также установила тот факт, что символические образы и связи являются одними из наиболее мощных передатчиков энергии, и они способны "двигать горы".

Образное и символическое мышление также в высшей степени необходимо для восприятия и понимания конституциональных "лекарственных картин" гомеопатических Materia Medica. Более того, оно может открыть наши глаза для нового взгляда на все существующее, помогая нам постичь то, как душа и тело, человек и земля проявляют себя в качестве различных сторон некоего единого поля. Подобный взгляд на вещи не является сегодня чем-то новым. Он обсуждается специалистами по окружающей среде, специалистами в области гуманистической и трансперсональной психологии, а также в восточных религиозных учениях.

Но все же, оставаясь частным и особенным приложением, это направление не может пока претендовать на то, чтобы быть чем-либо большим и значительным, чем неким родом современного романтизма, некоей философией жизни. Они могут быть в чем-то примечательны и полезны, однако, за исключением некоторых исследований головного мозга, они имеют относительно малое влияние на современную научную практику.

С другой стороны, гомеопатия предстает перед нами как истинная сокровищница практических данных, которая крайне смущает и просто ударяет по сознанию, приверженному традиционному научному мышлению. Стоит признать эти данные поддающимися проверке, т.е. не голословными, и это потребует произвести пересмотр многих основных положений физиологии, психобиологии и патологии. Химия и механика не смогли бы более занимать свое общепризнанное фундаментальное положение.

Форма, образы как архетипические, автономные и поистине трансцендентные модели, первичные по отношению к веществу и играющие с ним, направляющие жизненную силу и, следовательно, биохимические процессы, физиологию и психологию –  вот что будет признано основными регуляторами. Эти автономные формо-образы включают в себя все то, что мы по привычке склонны разделять и разграничивать в сравнениях и противопоставлениях: душа и тело, человек и природа, здоровье и болезнь, твердое вещество и неосязаемая энергия. "Все преходяще, кроме символа", – говорит И.В. Гёте во второй части своего "Фауста".

Такая образная наука, желающая и способная мыслить посредством символических образов, по всей видимости, только начинает зарождаться в наши дни. Что же касается времен Ганемана, то тогда она полностью отсутствовала. Именно поэтому теоретические основания гомеопатии не могут и "не должны" быть истиной – согласно взглядам ортодоксальных современных ученых. Эти взгляды основаны не на том, что данная теория не работает, а на том, что она "возможно, не будет работать", т.е. на принятом в качестве a priori пристрастном и тенденциозном суждении. Ученые медики и биологи именно по этой причине отказывают в клинической проверке тому, о чем свидетельствует гомеопатия. Те же из них, кто решился на это, стали убежденными гомеопатами.

Всякий может вспомнить времена Галилея, Коперника и Кеплера, когда идея о возможности того, что Земля, а не Солнце, является движущимся телом, отвергалась без рассуждений как еретическая. Клерикальные современники Галилея даже отказывались смотреть в его телескоп, чтобы воочию убедиться в существовании открытых им спутников Юпитера. С клерикальной точки зрения, если в Св. Писании ничего не сказано о каких-либо спутниках Юпитера, то, следовательно, они не могут и не должны существовать.

Человеческому уму свойственно цепляться за устоявшиеся взгляды вроде религиозных, поскольку они обещают безопасность порядка, противостоящего хаосу. Всякий вызов привычным воззрениям –  угроза такому чувству религиозной безопасности, и это так же справедливо для нашего "просвещенного и рационального" времени, как и для прошедших "темных" веков. Изменилось только имя непогрешимой догмы: "Как учит церковь" теперь звучит  "Как учит наука". Но и религии, и взгляды на существующее все же меняются, хотя и медленно.

Специалисты в области ядерной физики открыли, что в мире субатомных процессов природа ведет себя совершенно иным образом, чем то, что мы привыкли воспринимать невооруженным глазом и обычным здравым смыслом. То, что мы привыкли назвать видимой материей, является исключительно символической перцепцией "как будто", поскольку она представляет собой сгущение чего-то неизвестного, возможно непознаваемого, но которое, тем не менее,  может быть наилучшим образом описано и вызвано к действию посредством образов, таких как модель атома или уровни психики. Это "Образование, Преобразование, Вечного ума Вечное возрождение" (Гёте, Фауст, часть 2). Тем не менее мы продолжаем иметь дело с повседневной реальностью так, как будто бы образы и динамика психических процессов не имеют никакого отношения к "материальным явлениям", отделены от них и движимы по большей части законом случая.

В наше переходное время наблюдается противоположная тенденция, для которой характерно сбивающее с толку смешение холизма с психологизмом, что выражается в утверждениях вроде того, что все известные заболевания вторичны по отношению к психологическим явлениям – старая картезианская дихотомия до сих пор превалирует в таком подходе к пониманию, только с перевернутыми знаменателями. Тело здесь трактуется как эпифеномен разума, а не наоборот. Теперь за "правильными" установками сознания видят исключительную и определяющую роль в лечении и предупреждении болезней, посредством избегания стресса и напряжения.

Несмотря на всю истинность того, что безнадежный и пессимистический взгляд на жизнь, подавленные психологические конфликты и напряжение приводят к органической патологии, а позитивное воображение способствует поддержанию и восстановлению здоровья, – все это столь же справедливо, как и утверждение, что никто из живущих не может полностью избежать напряжения, стресса, конфликтов, подавления, депрессии и разочарования. Более того, психологические комплексы и кризисы являются для личности строительными блоками.

Фрустрация и подавление являются столь же неотъемлемыми условиями формирования ego, как и одобрение, успех, удовлетворение и радость. Способность заболеть представляется качеством, встроенным в самую почву человеческой природы, не считающейся с усилиями ума утверждать обратное. К тому же, мы нисколько не являемся "свободно плавающими" сознаниями, но являемся сознаниями воплощенными, облеченными телами, и истинно холистический взгляд не может видеть в теле что-либо иное, кроме видимого воплощения ума, а в уме – выражение некоего особенного и индивидуального, личного пути воплощения.

Подобно тому как наши души открыты и в самом деле принимают участие в окружающих нас энергетических явлениях, также и наши тела взаимодействуют с веществом, являясь частью земных процессов и природы. А природа склонна проявлять не только доброту и поддерживать жизнь – она может быть разрушительной и устрашающей. Природное существование не гарантирует здоровья, а совершенно природный способ жизни не может в итоге не потребовать возврата к дикости. Болезнь была известна и примитивному человеку. Цивилизация вне всяких сомнений производит свою собственную патологию, но и натуральный примитивизм делал то же самое.

По какому бы пути мы ни пошли, нам не избежать кризиса, боли и болезни. И склонность болеть выглядит как один из аспектов земной динамики, равно как и лечение. Это –  как две стороны одной монеты. "То, что ранит, должно и исцелять", - древнейшая формулировка закона similia similibus curentur, мудрость бессознательного или богов, высказывание, приписываемое Дельфийскому оракулу по поводу раны Телефа. Telephos по-гречески означает "далеко светящий".

[Телеф– в греческой мифологии – сын Геракла и Авги, дочери аркадского царя Алея. Царствовал, согласно Аполлодору, в Мисии, и при отражении нападения греков на его страну был поражен копьем Ахиллеса и получил незаживающую рану. От Аполлона Телеф получил указание, что "рану его может излечить только тот, кто ее нанес". Последнее свидетельство несколько расходится с тем, о чем пишет Э. Уитмонт. Однако с гомеопатической точки зрения примечательно следующее. Телеф под видом нищего отправился в Аргос к Ахиллу, указал ему дорогу к Трое и за это уговорил Ахилла исцелить его. Лекарством послужила ржавчина с ахиллова копья, того самого, которым и был ранен Телеф. Примечание переводчика.]

Очевидность гомеопатических испытаний и эффективность simillimum выбранного из особенной тотальности симптомов демонстрирует тот факт, что для всякого возможного склада личности, также как и для всякого особенного по своей природе организма, а следовательно, и для всякого рода болезни, есть также и субстанциональный образ "внешнего" вещества (substance pattern "out there"), который точно повторяет его.

Испытания показывают, что всякое вещество включает в себя или воплощает в себе потенциал расстройства человеческого существования, который может быть активирован в ходе процесса потенцирования, десубстанциализации. Этот процесс способен изменить даже так называемые "инертные" вещества в могущественные действующие начала.

То расстройство здоровья, что происходит в ходе испытания, вызывается настойчивым повторением или простой передозировкой того, что в единственной и правильной дозе будет способствовать излечению. Упомянутое расстройство представляет собой эффект дисбаланса, намеренно вызванного в ходе испытаний, но при естественной болезни возникающего спонтанно.

Прекращение дисбаланса в ходе испытания имеет результатом восстановление равновесия жизненных процессов, если только не происходит истощение восстановительных способностей при неправомерно излишнем употреблении испытуемого вещества –  в последнем случае мы можем говорить об отравлении. Более подробно определение гомеопатических испытаний с кратким описанием их методологии дано в главе "К основному закону взаимосвязи психического и соматического".

Средневековые алхимики полагали человека микрокосмической репликой, т.е. повторением природного макрокосмоса. Следствием такого представления является утверждение Парацельса о том, что заболевания человека следует классифицировать на болезни свинца, серебра, золота, Сатурна, луны, солнца или иных сущностей сообразно с их (болезней) связями с феноменами космоса, которые их определяют и активируют.

Это положение было экспериментально и клинически подтверждено гомеопатией. Всякое расстройство здоровья, будь оно органическое или же только функциональное, это "крик о лекарстве" или, как это выразил Геринг, крик о действии, являющемся аналогом макрокосмической формы, способном войти в конфронтацию с болезненным процессом и таким образом восстановить утраченное равновесие. Когда внешний и внутренний процессы приходят к столкновению, они аннулируют друг друга. Даже более того, это не просто аннулирование: пониженная активность стимулируется, повышенная – унимается; дисбаланс представляет собой болезнь, а конфронтация восстанавливает равновесие и здоровье.

Все, что в конечном итоге способно излечить нас, способно также и сделать нас больными. Но только то, что способно и сделать нас больными, способно нас вылечить. Быть живым означает оставаться подверженным подобному приливам и отливам балансу-дисбалансу, сталкиваться с каждым из этих двух и каждый из них переживать.

Не существует никакого a priori среднего идеала, который сможет гарантировать постоянную и устойчивую норму. В самой попытке уцепиться за такой "безопасный" и лишенный риска путь, избегающий приобретение опыта и открытия, содержится потенциал создания ее собственной компенсаторной патологии –  результатов непрожитой жизни и окоченения.

Из опыта глубинной психологии и патологии позднего возраста мы знаем это довольно хорошо. Всякий, кто сойдет со своего пути, желая избежать неудачи, лишь накличет на себя ее же, только в другой форме: "Жди яда в стоячей воде", - предупреждал Уильям Блейк. С психологической точки зрения, рост личности совершается через кризис и конфронтацию с архетипическим, т.е. со специфическим и типичным человеческим содержанием, с такими ситуациями и проблемами, как зависимость, разобщение, близость и единение, соревнование, агрессия, любовь и комплексы отца, матери, ребенка, героя или зла.

Психопатология развивается тогда, когда вызов этих содержаний не принимается с адекватным осознаванием. Тогда они грозят подавить и сокрушить нас. Осознанная конфронтация, сознательная и последовательная проработка всего эмоционального и телесного опыта и символическая реализация (такая, например, как в психодраме или групповой психотерапии) защищает нас от насилия, деструктивного "отреагирования", от виктимизации нас нашими же собственными психологическими комплексами.

Техники осознанной конфронтации ослабляют ее болезненный характер, а приобретаемый при этом символический опыт "как будто" – дает новое измерение смыслу, почти духовную его сердцевину, которая, будучи активированной, приводит к новому равновесию между Я и внутренними побуждениями.

Это поразительное свидетельство тотального единства космического существования, являющегося динамическим аналогом процессов на биологическом и органическом уровнях. Оно находит свое выражение в свойствах темперамента и конституции, в "острых" адаптивных дисбалансах, в формах болезней, которые предусматривают свой архетипический анти-образ, для столкновении с ним через посредство simillimum в его ослабленной и "символической" потенции или динамической сущности.

Здоровье и болезнь являются не более чем вариантами динамики жизни в ее равновесии и дисбалансе, интеграции и дезинтеграции, дифференцированном или недифференцированном выражении архетипических формо-образов.

И поскольку жизненный процесс представляет собой постоянную игру текучих форм, постоянно экспериментирующих с новыми возможностями и вариантами дифференциации, равновесие всегда и постоянно подвергается риску сдвига и нарушения. Нормальность и анормальность, болезнь и здоровье – суть пути, посредством которых, по всей вероятности, жизнь ищет большей и более совершенной дифференциации.

Дух и жизнь относятся к "внутреннему вещей" – "inwardness," как называл это Тейяр де Шарден. Внутреннему вещества, одушевленного и неодушевленного, "внешнего" в не меньшей степени, чем то, что внутри нас. Кроме того, Внутреннее, сокровенное, духовное и внешнее, поверхностное, видимое являются наилучшими символическими образами.

Они соотносят представления о пространстве с измерениями реальности, которая находится за пределами и пространства, и времени, и понимания. В течение всей нашей жизни мы нуждаемся в том, чтобы с помощью способностей нашего воображения постоянно встречаться с этими образами, сталкиваться с ними в борьбе и интегрировать их как символически, так и в порядке эмпирического опыта.

Заключая, я сознаю необходимость произнести нечто вроде предостережения, касающегося практики гомеопатического лекарственного назначения. Представленные здесь лекарственно-личностные картины предполагают не более чем один из многих подходов к изучению Materia Medica. Это взгляд с высоты птичьего полета на ту целостность, которая иначе теряется в лабиринтах множества конкретных подробностей.

Но все же следует признать, что такой взгляд с высоты чреват возможностью упущения важных и решительных деталей конкретной диагностической ситуации. Общий обзор способен помочь нам увидеть смысловой контекст этих деталей, которые в противном случае должны быть запоминаемы просто механически. В самом деле, такой учитывающий смысловой контекст деталей путь сам по себе может нередко привести к весьма точному назначению, особенно при хронических и конституциональных состояниях.

Однако же, в силу того, что на практике картина конституционального подобия часто бывает покрываема лишь частично, следует всегда иметь в виду, что шаг от подобного к simillimum, т.е. подобнейшему, всегда требует тщательного и многократного анализа модальностей и особенностей, возможных не иначе, как путем сравнительного изучения данных из различных реперториев и Materia Medica.

Практика гомеопатии

Поначалу я попытаюсь ответить на один вопрос, который мне много раз задавали и который я не раз задавал самому себе: почему гомеопатия встречает столь недружелюбное и неприязненное отношение со стороны большинства врачей? Я убежден, что тому есть глубокие причины, которые не следует недооценивать.

Трудность, которая с самого начала препятствует пониманию гомеопатии, находится в области того факта, что ее подход к явлениям полностью и фундаментально различен с тем, что называется подходом к науке. Я подчеркиваю, что сказал  "с подходом к науке", а не с научным подходом, а именно с тем общим методом, который стал общепринятым в последние сто лет.

Гомеопатический подход более отличается финализмом и феноменализмом, чем каузальностью. Гомеопатия не стремится оценить ситуацию – болезнь, например, –  с точки зрения того, "что в данном случае является причиной состояния", т.е. того, что является стандартом для процедур современной медицины. Она не спрашивает, какая инфекция, метаболическое нарушение, изменение структуры и т.д. лежат в основе болезни и, следовательно, должны быть устранены. Вместо этого она обращается к тому, что мы называем феноменом конституциональной тотальности, и рассматривает целостность феномена с описательной, а не причинно-следственной точки зрения.

Теперь может показаться, что сказанное мной содержит одновременно и определение, и осуждение, способное заклеймить гомеопатию как ненаучную дисциплину: разве не является обязательным поиск и устранение причины чего-то плохого? В самом деле, ненаучность гомеопатии выводится именно из того факта, что она уклоняется от следования этим путем, а все ее противники считают такой подход странным и неприемлемым.

Здесь мне следует привести свидетельство одного современного ученого – Роберта Оппенгеймера, Принстонский институт передовых исследований. Это цитата из его речи перед собранием психологов в марте 1956 г.

"Я бы хотел указать на нечто, в чем физике следует отдать должное здравому смыслу, который, как кажется, в определенной области был ей утрачен. Ибо мне представляется, что наихудшее из всех возможных недоразумений заключается в мысли о том, что психология должна создаваться по модели некой физической науки, что, однако, уже более не отвечает реальности и стало весьма устаревшим убеждением.

Мы унаследовали в начале нынешнего столетия представление о физическом мире как о мире причинно обусловленном, в котором каждое событие при определенной доле изобретательности с нашей стороны может быть объяснено; мире, описываемом цифрами, где все, что представляет интерес, может быть измерено и вычислено, детерминистском мире, где нет места для индивидуальности, мире, в который непосредственно погружен объект изучения, и при этом свойства данного объекта ни в коей мере не зависят от того, каким именно способом осуществляется это изучение...

Это в высшей степени косное представление о мире в большой мере страдало отсутствием здравого смысла...

Существует пять вещей, которые мы вновь должны вернуть физике... вещей, полностью объективных в том смысле, что мы понимаем друг друга без какой бы то ни было двусмысленности, и приведших к совершенно феноменальным техническим достижениям. Одна из них заключается в том, .... что физический мир не полностью детерминирован.

Относительно этого мира возможно строить определенные прогнозы, но они основаны на статистике; между тем любое событие по своей природе несет в себе элемент сюрприза, чуда, чего-то, что не возможно вывести заранее. Физика предсказуема, но в определенных пределах. Ее мир упорядочен, но не абсолютно причинно обусловлен.

... Классическая наука была совершенно иной. Все происходящее могло быть разбито на более мелкие элементы и таким образом проанализировано... Каждое наблюдение по формуле "зная это, мы предскажем то" считалось глобальной и неоспоримой истиной.

В конце концов, каждое отдельно взятое атомное событие индивидуально. В своих существенных моментах оно неповторимо". ("Analogy In Sciences," Robert Oppenheimer, Institute for Advanced Study. The American Psychologist. March 1956).

В переводе на доступный язык все это означает, что в современной физике мы пришли к осознанию того, что явления не всегда могут быть объяснены с помощью причинно-следственной связи, предполагающей, что определенная причина ведет к предсказуемому результату, но что они (явления) должны быть совершенно по-другому осмыслены: как в определенной степени индивидуальные части великого целого, некоей всеобщей и объединяющей их модели.

Примером этого является так называемое энергетическое поле. В рамках модели поля разнообразные результаты зависят друг от друга не причинно; следовательно, они в своей упорядоченности могут быть предсказаны только статистически; поле определяется не как то, что "является тем-то и тем-то", а только косвенно, то есть описательно – с помощью моделей и форм проявления, демонстрирующих его воздействие.

Оно есть основа всех наших современных технических достижений. Мы не можем сказать, что такое поле, –  мы этого не знаем.  Мы только можем описать, как оно себя ведет, и мы осуществляем это, описывая некоторое количество явлений и фактов, которые складываются в целостную модель, единую картину. И именно так действует гомеопат, анализируя заболевание, с которым он имеет дело.

Гомеопат организует, изучает, составляет картину. Говоря и мысля в терминах лекарственных картин, мы изучаем внешнее выражение энергетического поля болезни, которая сама по себе неизвестна, но она проявляет себя и может быть обнаружена по тому, каким путем она организовывает симптомы, или, иными словами, по выражению нарушений функционирования.

Затем мы сравниваем этот полевой эффект, этот большой тотальный образ с подобным же эффектом, который мы наблюдаем при подвержении организма воздействию энергетического поля лекарства. Благодаря такому подвержению мы устанавливаем точное лекарственное действие и лекарственную энергию в форме образа лекарства.

Терапевтическое мышление в понятиях такого феноменологически описываемого поля, таким образом, обращается не к причине и цепи ее последствий, а к большому конституциональному целому, выраженному в феномене поля, имеющему своим результатом то, что мы называем конституциональным назначением лекарства.

С практической стороны это означает, что гомеопатия никогда не имеет дела с явными и очевидными проявлениями болезни –  с какой-нибудь инфекцией, к примеру, – но с расстройством, которое позволяет инфекции проявиться и которое включает в себя ее как частный элемент. Гомеопатия также имеет дела не с самими последствиями биохимических изменений, но с той энергией, с тем определяющим элементом, из-за которого эти изменения происходят.

Пожалуй, теперь вы сможете ясно увидеть, что такая разница в подходе к явлениям имеет два весьма практических аспекта: во-первых, как мы этот подход применяем, и, во-вторых, что мы получаем в результате его применения. Метод конституциональной тотальности отличается от того, что принято в обычной медицине тем, как он служит выбору лекарства, и тем, что предполагается в качестве эффекта от применения лекарства.

Используя аналогию, можно сказать, что упомянутое различие напоминает таковое между двумя способами предотвращения оспы: окуривание и сушка одежды с дезинфицирующими веществами, как в стародавние времена, и современная иммунизация посредством применения вакцин. Говоря это, я нисколько не оправдываю вакцинацию и не осуждаю ее. Я только использую аналогию с целью обозначить подход, основанный на мобилизации защитных сил организма, иммунных его сил, а не на попытках остановить и предотвратить "инвазию" в прямом смысле.

Данная иммунизация защитных способностей может быть рассмотрена как общий феномен, значительно превосходящий то, что нам теперь известно из узкой области иммунологии, которая основывается, как-никак, на очень ограниченном приложении основного гомеопатического, или изопатического, принципа.

Сказанное нисколько не означает, тем не менее, что, если для выбора лекарства симптомы в гомеопатии используются таким описательным образом, то, следовательно, гомеопатия "лечит симптомы". Это настолько же неверно, насколько неверным будет сказать, к примеру, что счетчик Гейгера – регистрирует шумы. Счетчик Гейгера не более, чем использует шумовые явления – пощелкивание – для указания на присутствие радиации, которая сама по себе никак неощутима. Подобным же образом симптомы в гомеопатии используются для выявления присутствия не воспринимаемого иным образом энергетического нарушения, вполне сравнимого с радиацией из предыдущего примера.

Теперь зададимся вопросом: какие симптомы использует гомеопатия? Она использует симптомы, которые показательны для расстроенного энергетического поля, а именно, индивидуальной психологической реакции или выражения реакции. Иными словами, гомеопатия выбирает те симптомы, которые делают уникальным данное болезненное состояние и в то же время выглядят наиболее выразительными в плане обобщающей цельности обследуемого человека. Эти симптомы мы называем общими, т.е. теми, которые поражают всю индивидуальность, а не только отдельные ее части.

Далее следуют психические симптомы, выражающиеся в реакциях личности, и странные, необычные и редкие симптомы, выражающие типы реагирования, свойственные только данной индивидуальности, а также странные, необычные и редкие симптомы, которые логически не укладываются в данную клиническую картину и неожиданны для нее.

Для примера можно назвать состояние острой лихорадки, при которой выражен голод и отсутствует жажда, – это особенный симптом, поскольку для лихорадки обычно характерна жажда и, наоборот, отсутствие голода, и он указывает на определенную индивидуальную организацию энергетического поля.

Эти несколько слов подводят нас к той оболочке, за которой находится реальность гомеопатии. Это и есть гомеопатия. Эта дисциплина не есть прописывание малых доз. Вопрос о дозах здесь достаточно второстепенен и имеет чисто прагматический смысл. К истокам гомеопатии он не имеет принципиального отношения, не говоря уже о том, что гомеопатия прописывает не малые дозы, а потенцированные лекарства –  вещества, измененные в том направлении, которое подчеркивает их качественную, а не количественную сторону.

С тем, чтобы придать сказанному как можно более точный и конкретный характер, приведу пример одного из своих гомеопатических назначений. Мы рассмотрим и обсудим историю болезни пациента, страдавшего тем, что называется пароксизмальная тахикардия. Для этого состояния характерны исключительные учащения сердцебиения до 150 и более ударов в минуту. Это и было поводом обращения за помощью.

Клиническое исследование также показало, что пациент также страдал от клапанной недостаточности, которое, вероятнее всего, имело ревматическую природу. Как бы то ни было, приступы сердцебиения сами по себе появились у него незадолго до обращения и не обнаруживали видимой связи с предшествовавшей клапанной патологией. Он получал длительное время хинин с удовлетворительным эффектом, но желал знать, насколько необходим ему постоянный прием этого препарата.

В дополнение к основным жалобам он сообщил, что его длительное время беспокоят спазмы кишечника, звон в ушах и болезненность в тазобедренной области справа. Лабораторные тесты не дали ничего примечательного, за исключение электрокардиограммы, которая в той или иной мере подтвердила сердечно-сосудистую патологию. Вот та полная клиническая картина, которая обусловила назначение тех лекарств, которые он длительное время принимал – дигиталис и хинин.

Возникает вопрос: что скажет гомеопат по поводу этой информации? Гомеопат скажет: "Ничего, поскольку случай еще совершенно не ясен. На основании этой истории я могу сказать только то, что я еще ровным счетом ничего не знаю об этом пациенте. Рассуждая практически, во всем этом пока нет никакого смысла и у меня нет пока даже и самой смутной и первоначальной идеи, в каком лекарстве нуждается этот пациент, потому что наиболее важная и существенная информация до сих пор не получена". Что же представляет собой эта отсутствующая информация? Для ответа на этот вопрос давайте посмотрим мои врачебные записи.

Перво-наперво я сказал ему: "Расскажите мне обо всем, что вас беспокоит – буквально обо всем, о каждой мелочи, независимо от того, имеет ли это отношение к вашей основной жалобе". Так, он рассказал мне о том, что время от времени его зрение замутняется, затем он упомянул об урчании в животе и склонности к недержанию стула, рассказал о звоне в ушах, утомляемости, болях в тазобедренной области справа. Он отметил также ощущение слабости в животе – рентгенологическое обследование еще за 15 лет до нашей с ним встречи выявило у него опущение кишечника. Он сообщил, что его жалобы возникают независимо от того, находится он в покое или в напряжении. Узнав все это, я сказал ему: "Кое что прояснилось, но, тем не менее, должен сказать, что я еще ничего о вас не знаю". Я продолжил расспрос и выяснил следующее.

Мой пациент имел выраженную склонность к сладкому –  радовался всякому леденцу. Смешно, не правда ли? Какая, могут сказать, мелкая и не идущая к делу глупость! Он чувствовал себя лучше во время непродолжительных прогулок; после длительного сидения он чувствовал скованность в теле, что уменьшалось при энергичном движении. Шум в ушах был более выражен справа.

В связи с этим я спросил его о болезненности его тазобедренной области –  она ведь тоже была выражена справа? Так оно и было. Тогда я спросил его: "Не обстоит ли дело так, что большинство ваших жалоб также связаны в правой стороной тела?". "Пожалуй, нет, – ответил он, – я так не думал". "А как ваши боли в животе?" –  спросил его я. "Ах, да! –  был ответ, –  также справа!" Я записал общее замечание: "правосторонность".

В ходе дальнейшего расспроса он упомянул о том, что приступы сердцебиения обычно случаются у него ближе к вечеру. Это ответ не удовлетворил меня: "Как понять "ближе к вечеру" - три, четыре, пять, шесть, семь часов?" Он уточнил, что после четырех. Он отметил улучшение в тепле, то, что он легко зябнет, но на открытом воздухе ему лучше, что он не переносит давления на живот. Я сам прежде задавал ему вопрос об этом, но он ответил отрицательно.

Я обратил внимание на его брюки – он носил их довольно низко. На мой вопрос, почему он так делает, он ответил, что ему так удобнее, когда ремень затянут пониже. Я опять спросил его, в связи с чем ему это нравится. Только тогда он ответил прямо, что не переносит давления. Далее я сказал ему, что хотел бы знать, почему я никогда не видел его в головном уборе. Он ответил: потому что у него вовсе нет головных уборов. "Почему их у вас нет?" –  настаивал я. Подумав, он сказал, что потому, что не переносит давления на голову.

Тогда я почувствовал, что удовлетворен –  я нашел для него лекарство. Каким образом? Позвольте мне дать вам пример лекарственной картины (вы ведь помните, что я говорил о картине лекарства), которая проявляется при испытании препарата на здоровых людях. Я опишу это лекарство так, как я преподаю в Postgraduate School of Homeopathy.

Люди, нуждающиеся в этом средстве, обычно из тех, кто занят умственным трудом. Это интеллектуалы со слабой физической конституцией. Они легко теряют уверенность в себе, обычно интровертированы, склонны к задумчивости, полны страхов, опасений, предчувствий, выглядят старше своих лет, с ранними морщинами на лице, те, кто не любит оставаться один, но в то же время избегает компании. На деле, лучшее для них положение –  это когда кто-то есть в соседней комнате. Они вспыльчивы, несдержанны, раздражительны, легко возбуждаются, после чего они вновь возвращаются к своей обычной задумчивости.

Такие люди главным образом живут "в своей голове", они подвержены инфекциям из-за слабой сопротивляемости. Для них характерен смуглый цвет лица, ранняя седина. Они не выносят каких-либо ограничений, будь то физические или моральные преграды. Это последнее видно в их непереносимости давления одежды, что тоже воспринимается ими как ограничение. Их жалобы обычно тяготеют к правой стороне тела, включая склонность к заболеваниям печени и желчевыводящих путей.

Они легко зябнут, однако не переносят и жару, им лучше от открытого воздуха и движения. Жалобы и недомогания имеют склонность усиливаться ближе к вечеру, между четырьмя и восемью часами пополудни. По характеру это личности из тех, про которых можно сказать, что они деспотичны, властны, не терпят возражений, молчаливы, неразговорчивы, жадны и скупы, эмоционально легко ранимы; очень консервативны, склонны страдать от уязвленной гордости, ипохондричны, спорщики, повышенно чувствительны к шуму, страстно любят сладкое, со склонностью к метеоризму и ухудшением от холодного питья.

Наверное, после этой характеристики более нет необходимости обсуждать детали. Можно только еще добавить, что такие люди крайне подвержены хроническим заболеваниям. Следует обратить внимание на то, что приведенное описание имеет в полной мере обобщающий характер и представляет наиболее существенные моменты для выбора гомеопатического лекарства, поскольку конкретные жалобы пациента – будь то насморк, ангина, пневмония или гепатит –  в данном случае достаточно второстепенны.

Для таких личностей, которым показано назначение данного лекарства, всегда можно обнаружить правостороннюю латеральность –  правосторонний тонзиллит, такие же боли, заболевания печени и т.д. Правосторонность проявляется у них также и в случаях пневмонии и разного рода желудочно-кишечных расстройствах. Но конкретный клинический диагноз здесь будет иметь не более чем второстепенное значение, поскольку, если тотальность симптомов соответствует описанной выше картине, то какие бы анатомо-физиологические отклонения мы бы ни встретили, как бы ни называлась болезнь с клинической точки зрения, –  Lycopodium будет тем лекарством, которому мы должны будем отдать предпочтение.  И он будет действенным средством во всяком таком случае при отсутствии необратимой патологии.

Следовательно, сведения о том, что пациент страдает пароксизмальной тахикардией, помогли мне столь же мало, как, скажем, сведения о том, что он страдал бы пневмонией или чем-либо еще в этом роде. Все, что мне необходимо знать – это как он реагирует в тех терминах и понятиях, которые гомеопатия называет конституциональными симптомами и которые многие находят смешными, странными и не имеющими отношения к медицине.

По уяснении этой картины я назначаю именно это средство, и никакое иное, независимо от того, с чем обратился ко мне пациент, с ангиной или нарывом на шее. Это, однако, не означает, что мне безразлично наличие у пациента какого-либо заболевания, например, пневмонии, поскольку определенная клиническая картина этого заболевания также будет отражать определенные свойства конкретного лекарства, которое более, нежели другие, будет способно в данном случае воздействовать на те или иные органы и системы. Для выбора гомеопатического лекарства точная картина такого заболевания может иметь существенное дифференциально-диагностическое значение.

Я, наверное, должен напомнить читателю, что в обычной фармакопее Lycopodium считается инертным и терапевтически неактивным веществом. В старые времена фармацевты использовали его для покрытия пилюль как полностью безвредный и безразличный организму материал. Таков он и есть.

Если вы примете малую дозу его, он будет инертен; примете еще меньшую – Lycopodium все также не проявит никакой активности; возьмете совсем малую – он будет еще "инертнее" и т.д.; если вы поступите так, как говорят те, кто иронизирует по поводу гомеопатии, т.е. "поместите каплю его в Гудзон", то все равно ничего не произойдет. Не произойдет потому, что все это не имеет никакого отношения к гомеопатии. Гомеопатия делает нечто абсолютно иное.

Вместо того, чтобы "уменьшать количество" чего-либо, она, посредством определенного процесса поверхностной дисперсии, увеличивает энергетический заряд того или иного вещества. Здесь мы имеем дело с феноменами, которые пока не получили удовлетворительного объяснения.Теоретически они принадлежат к некоторым разновидностям электрического поля и, возможно, имеют отношение к поверхностным взаимодействиям.

В качественном отношении они представляют собой не "малые количества" чего-либо, например, Lycopodium, но энергетическое проявление поверхностного или, возможно, ионизирующего эффекта. Все, что я могу по этому поводу сказать, это то, что предмет гомеопатии аналогичен этим общеизвестным явлениям.

Я не уверен, нужны ли еще примеры, но, возможно, не лишним будет привести один простой случай излечения острого состояния. Это была пациентка, госпитализированная по поводу плевропневмонии, кстати, тоже правосторонней. Случай был несколько неясен. Мне было неизвестно само начало заболевания: когда я впервые осмотрел больную, она уже две недели принимала акромицин, но, тем не менее, ее продолжало лихорадить.

Возможно, это был случай антибиотико-резистентного возбудителя. В прошлом эта больная приняла много различных курсов антибиотиков. Особенным симптомом в этом случае было то, что больная желала находиться в абсолютном покое; боли ее носили "колющий" характер; была выражена сильная жажда; она также чувствовала себя лучше, лежа на больной стороне.

Все три особенных симптома указывали на одно определенное лекарство – Bryonia. Оно и было дано больной, но не дало никакого эффекта. С такими ситуациями приходится сталкиваться, и вопрос в том, что они собой представляют. Здесь мы имеем случай, когда тщательно и убедительно подобранное лекарство почему-то не действует.

Данное лекарство было подобрано на основе симптомов, свойственных острому, сиюминутному состоянию. Это означает, что все симптомы, которые описаны выше –  правосторонние боли, улучшение от давления и т.д. –  имели отношение к острой реакции на пневмонию. В широком конституциональном смысле эти симптомы нельзя считать в полной мере общими.

Это собственно симптомы острого заболевания, а не индивидуальности. Назначение лекарства по таким симптомам иногда бывает эффективно, но чаще нет. Рассмотрим теперь, что же представляла собой индивидуальность этой пациентки?

Итак, это была анемичная на вид больная с восковой бледностью, болезненно чувствительная и нервная по натуре. Она вскакивала от малейшего шума, а также тогда, когда ловила на себе чей-либо взгляд, если ей казалось, что на нее смотрят неприязненно. Ее симптомы претерпели значительные изменения в течение последних двух недель.

Она не желала есть мясо, постоянно просила холодного молока, превалирующим у нее было желание свежего воздуха, хотя она замерзала при раскрывании. Также у нее была выявлена склонность к ночным потам, которая усилилась в последнее время. Эта новая, как нетрудно заметить, картина оставляет факт заболевания пневмонией на втором плане, но дает нам нечто иное, а именно сведения о конституциональных особенностях, которые можно найти в описании испытаний Tuberculinum.

И одна-единственная доза этого средства в течение двух суток сделала то, что оказалось не под силу антибиотикам в течение двух недель, а также и предыдущему гомеопатическому средству. Указание в описании симптомов Tuberculinum на "отсутствие реакции на правильно подобранное средство" –  не представляет какой-либо ценности. Отсутствие эффекта от того, что мы называем острым средством, само по себе является конституциональным признаком, указывающим на иное определенное лекарство.

В заключение я представлю еще один пример, случай маниакально-депрессивного психоза. Предваряя возможные различные сомнения по этому поводу, скажу, что первый раз я беседовал с этой пациенткой 2 мая 1945 года, что означает, что наблюдение этого случая велось более тринадцати лет. До того, как встретиться со мной, пациентка была выписана из государственного психиатрического госпиталя после третьего или четвертого ее помещения туда.

Приступы мании у нее отмечались с периодичностью каждые восемь или десять месяцев. Это состояние, как известно, обычно представляет собой переход от глубокой депрессии к болезненной веселости, оживлению и возбуждению вплоть до неистовства и склонности к насилию. Ее госпитализировали, поскольку она становилась опасна для членов своей семьи, и эти меры принимались регулярно в течение трех или четырех лет: ее отправляли в госпиталь, затем выписывали с ремиссией ее симптомов, а в скором времени вновь возникала необходимость госпитализации. В конце концов возник вопрос о том, нельзя ли положить конец этому, разорвать этот порочный круг.

С этим я и взялся за этот случай. Первое, о чем я попросил ее – сообщить обо всем, что ее беспокоит. Она рассказала, что испытывает боли и беспокойство во всем теле все время, что ее беспокоят пульсирующие головные боли, при длительном стоянии возникает головокружение. Она сообщила также об артрите позвоночника, ишиасе и преходящем помутнении зрения. О своем психическом расстройстве она сказала, что при его появлении она думает о мире во всем мире и эти мысли ей бывают приятны, в этом состоянии она не может уснуть, постоянно ходит и говорит.

В такое время я ее впервые и увидел. Она именно ходила и говорила. Кроме того, она отмечала у себя скованность во всех суставах, хруст в суставах позвоночника, болезненность шеи при начале движения и онемение в руках. Отмечалась также чувствительность глаз к любому воздействию, газообразование в желудке, кислый вкус во рту, изжога, склонность к запорам, пониженный аппетит и отвращение к кофе. Имело место отвращение к интимной жизни, непереносимость яркого света, улучшение в помещении и выраженная нетерпеливость.

Перед месячными, которые у нее были скудными и короткими, она чувствовала себя хуже – испытывала подавленность перед ними и в течение их. Она испытывала сильное отвращение к прикосновению, сжимающие ощущения в горле, чувствительность к давлению и стеснению в области талии, боялась и избегала принимать ванну.

Сон у нее был глубоким, отмечалась плаксивость в основном по поводу вещей, которые она находила прекрасными. Избегала общества людей, имела неопределенные страхи и опасения, как будто может случиться что-то плохое, слабость памяти, общую неудовлетворенность. Также следует отметить, что она была крайне зябкой, очень легко мерзла, иногда это сопровождалось ощущением озноба, пробегающего вверх и вниз по спине. В сыром холодном месте у нее наступало ухудшение самочувствия. Было также сильное отвращение к молоку, пристрастие к сладостям и соленой пище.

Теперь позвольте показать то, что называется разработкой случая. Я использовал следующие симптомы: отвращение к кофе; депрессия; пониженное настроение перед месячными; скудные месячные; непереносимость прикосновения; недостаток жизненного тепла; глубокий сон; желание сладкого; желание соленой пищи. Здесь я использовал так называемый метод реперторизации.

Есть у нас такая книга – очень конкретная книга, в которой ко всякому выявленному при испытании симптому указаны соответствующие ему лекарства. Так что, если мы сталкиваемся с каким-либо сбивающим нас с толку случаем, то можем сопоставить выявленные при обследовании пациента симптомы и посмотреть, какое лекарство имеет все эти симптомы. Принимая во внимание, что первый симптом – отвращение к кофе – можно найти у пятидесяти или шестидесяти разных лекарств, использование сопоставления его с другими выявленными у пациентки симптомами оставило только два из них. Одно из них было известью – карбонатом кальция (Calcarea carbonica), а другое хлористым натрием –  пищевой солью (Natrum muriaticum).

Подобно Lycopodium, пищевая соль считается инертным веществом, если его, конечно, не подвергнуть той странной и необычной обработке, которая заключается в повторной многократной дисперсии, которая ведет к увеличению поверхностной энергии обрабатываемого вещества. Остается нерешенным важный вопрос: какому из двух лекарств отдать предпочтение? Тут я внимательно посмотрел на пациентку. Ростом она была, пожалуй, ниже среднего, очень полная, округлых и пухлых форм, с сухой кожей, белокурая. Все так, как мы описываем тип Calcarea carbonica.

Тип Natrum muriaticum чаще бывает стройным, сухопарым, по натуре он очень активен и напряжен –  он никак не похож на флегматичную Calcarea carbonica. Calcarea carbonica и была использована в качестве лекарства в этом случае в течение длительного времени с различными интервалами. И вот прошло тринадцать лет с тех пор, как она впервые приняла это средство, и за все это время у нее ни разу не возникла необходимость в госпитализации.

Эта пациентка по профессии учитель музыки. Она живет и работает в одном из западных штатов. Временами она пишет мне и сообщает о себе, а последний раз я видел ее год тому назад, когда она приезжала в Нью-Йорк. С ней во всех отношениях все в порядке –  и депрессивные, и маниакальные расстройства отсутствуют. Однако я бы не сказал, чтоб она стала менее говорливой… Я использовал потенции, начиная с 200С и выше. Спустя шесть месяцев после начала лечения у нее все же был один легкий приступ болезни, который обошелся без госпитализации.

Все это, конечно, может быть и чистым совпадением, но тринадцатилетний срок наблюдения - это вещь все же изрядно убедительная.

Закон подобия в аналитической психологии

В правильном гомеопатическом назначении существенным является то обстоятельство, что тотальность симптомов пациента, как мы обычно ее называем, должна совпадать с тотальностью симптомов лекарственного препарата, при условии, что под тотальностью симптомов не следует понимать множество не связанных между собой деталей. Здесь важен определенный основной образ, порядок, характерный для общего функционального целого.

Тотальность может быть в полной мере представлена двумя или тремя симптомами, если они характеризуют то неповторимое, что содержится в том или ином лекарственном патогенезе. Эмпирическое обследование пациента должно строиться так, чтобы из множества признаков той или иной степени выраженности выявить то, что будет наиболее показательно, достоверно и характерно. Исключительное значение в этом смысле имеют психические и общие симптомы, поскольку они наиболее целостно представляют общее расстройство организма.

Между собой они находятся в порядке логического (и едва ли не автоматического) соподчинения и таким же образом включают в себя частные симптомы поражения тех или иных органов. Мною были предприняты попытки изучения Materia Medica, которые имели целью организацию и классификацию множества изложенных в ней симптомов сообразно тем неповторимым образам (patterns), в которые складываются ведущие симптомы патогенезов этих лекарств.

Так или иначе, но мы должны согласиться с тем, что наша Materia Medica сталкивает нас с огромным количеством наблюдений, которые как будто сопротивляются всякой попытке их логического упорядочения. Следствием этого является трудность двоякого рода.

На практике мы имеем дело со значительными затруднениями при изучении Materia Medica, которое таким образом превращается в чисто мнестическую задачу, а в теории эти обстоятельства лишают нас возможности рационального объяснения того разнородного множества симптомов и показаний, особенных общих и психических симптомов одного и того же лекарства, с чем мы часто сталкиваемся в работе.

Поскольку психические симптомы имеют преобладающее значение для определения основного образа (pattern) тотальности, то правомерно будет заключить, что они являются наиболее существенным фактором в ее (тотальности) формировании. Но до сих пор мы не можем дать внятное объяснение, почему определенные психические нарушения связаны с определенными же соматическими расстройствами.

Мы также не обладаем пониманием того, почему определенные вещества связаны с определенными психологическими характеристиками, как, например, Natrum muriaticum – со склонностью к уединению и затворничеству, Phosphorus – с общительностью и коммуникабельностью, Aurum – с депрессивными состояниями, а Sulphur – с веселостью, жизнерадостностью и энергичностью. Перечисление можно сколь угодно продолжить, но дело не в нем, а в том, какие путеводные нити приведут нас к решению вышеперечисленных проблем?

Гомеопатический подход является по своей сути феноменологическим. Ганеман вывел свою теорию не на основе спекуляций, а в результате чистых наблюдений, благодаря которым он узрел аналогию между симптомами лекарственного испытания и проявлениями спонтанной болезни. Он счел такого рода аналогию не случайным явлением, а выражением сущностной связи между болезнью и патогенезом лекарства.

Из этого факта следует вывод, что поскольку, вообще говоря, аналогия между внешними проявлениями отражает сущностную взаимосвязь, постольку причиной подобных свойств и признаков различных явлений должен быть некий общий фактор. Этот общий фактор и обусловливает то, что данная аналогия включает в себя не только чисто внешнее сходство, но реальную тотальность свойств и признаков аналогичных явлений.

Закон подобия является законом сущностной взаимосвязи аналогичных феноменов. Таким образом, в нашей попытке установить логическую корреляцию между лекарством и его психическими, общими и частными (местными) симптомами поиск аналогичных феноменов будет вполне оправдан. Здесь приходит на ум сходное обстоятельство, которое можно обнаружить в аналитической психологии, а именно совпадение внешних явлений с явлениями внутренними, психологическими.

Аналитическая психология показала, что основные, наиболее существенные и значимые психологические явления, обобщаются и выражаются в образном языке символов. Карл Густав Юнг привлек наше внимание к тому факту, что архетипическая символика в течение всей известной истории человечества остается совершеннейшим образом инвариантной, выражая при этом идентичности не только смыслов наших индивидуальных сновидений, но проявляя себя точно так же и в различных религиях, тайных учениях, мифологических и сказочных сюжетах, а также в алхимических трактатах.

Такая интерпретация символов не оставляет места для каких-либо случайных смысловых привнесений, чьих-либо частных мнений и предубеждений. Напротив, она потрясает нас своим выражением той аналогии, или подобия, которая существует между символом как объектом внешней физической природы и психическим содержанием, которое оно представляет.

Данное рассуждение можно пояснить следующими несколькими примерами. Зеленый цвет символизирует внутренний рост; красный стоит за эмоциями; число четыре отражает принцип целостности и полноты; море символизирует коллективное бессознательное; соль представляет тенденцию к индивидуализации разума.

С чем по сути мы сталкиваемся, когда имеем дело с символами такого рода? Психический импульс, или, выражаясь на языке клинических понятий, психический симптом, для своего выражения требует образ объекта или действия из внешней природы. В связи с чем это происходит? Очевидно, что некоторый объективный фактор должен быть общим и для душевного побуждения, и для символического материала, именно эта общность должна обусловливать регулярную повторяемость данного паттерна.

Сам этот факт регулярности ассоциированных паттернов, независимых от обстоятельств исторической эпохи и частной индивидуальности, свидетельствует против того, что наши ассоциативные процессы основываются на чем-то вроде простого поверхностного сходства. Зеленый цвет, как об этом уже было сказано, представляется символом роста, поскольку он – цвет растений, а наша психика обычно рост ассоциирует именно с растениями.

Несомненно, что это правда, однако, с другой стороны, не только и не столько мы ассоциируем зеленое с этими процессами, но сам зеленый цвет по своей природе связан с ростом, и именно в мире растений, где они, зеленый цвет и рост, имеют свою наиболее чистую и ясную форму. Ведь стоит только зеленому цвету смениться на какой-либо другой, и это будет означать остановку роста, как это бывает видно при цветении растений (которое редко бывает зеленым) или при обратном росту явлении – увядании. И если эта преизобилующая сила роста достигает границы, за которой происходит явление душевной жизни, то зеленый цвет растений уступает место красному цвету крови – цвету эмоций.

Таким образом, оказывается, что наши субъективные ассоциативные процессы интуитивно схватывают то, что уже объективно ассоциировано самой природой в ее творящей и творческой целостности. Конечно, не всякая символическая ассоциация обнаруживает столь объективную и очевидную оправданность, но, тем не менее, поиск их истоков и предпосылок может привести нас к пониманию нового. К.Г. Юнг, рассуждая о числе четыре как символе цельности и полноты, отмечает то, что он иронически назвал странной игрой природы: она дала четыре валентности атому углерода – основному строительному камню органической материи.

Принимая гипотезу объективной ассоциации между внешним выражением символа и его смыслом, мы все же остаемся неспособны понять, каким именно путем эта связь осуществляется. Мы сталкиваемся с феноменом интуитивного прозрения в область тайн и неясных связей, не поддающихся пониманию и погребенных в темных глубинах творящей природы и нашего собственного бессознательного. Поскольку этот материал является более или менее общим для всех людей, К.Г. Юнг назвал его "коллективным" бессознательным.

Возвращаясь к проблеме взаимоотношений между симптомами и веществами, мы не можем не отметить, что связи внешних субстанций с психическими проявлениями и физиолого-биохимическим функционированием организма погружены в ту же самую тьму бессознательного: нам неизвестно ничего, кроме самого факта их объективной ассоциации.

Таким способом можно прийти к аналогии между тем, каким путем тот или иной психический импульс соотносится с некоторым биологическим явлением, тем, как он подвержен воздействию внешнего лекарства, каким образом он, этот психический импульс, соотносится с некоторым определенным внешним объектом и сутью того энергетического процесса во внешней природе, образ которого психика заимствует для того или иного символического выражения.

Изложенное выше может быть кратко суммировано следующим образом:

1. Психические побуждения объективно ассоциированы с физическими изменениями в организме и динамической энергией лекарств.

2. Психические побуждения посредством символического смысла объективно ассоциированы с внешней деятельностью и внешними объектами.

Отсюда проистекает неизбежное в своей логичности заключение, что возникающий из точной психологической интерпретации смысл символа может быть тем мостом, который приведет нас к прояснению и пониманию природы связи между веществами внешнего мира, движениями психики и лекарственными патогенезами. Аналитическая интерпретация символов и ее результаты способны помочь всякому, кто попытается выявить скрытый смысл множеств ничем внешне не связанных между собой симптомов различных лекарств.

Для иллюстрации этого момента обратимся к одному примеру. Всем известно, что одним из исключительных и характерных свойств фосфора является его способность излучать свет. Символически свет понимается как сущность и форма бытия души, что означает знание, мудрость, самосознание, контроль высшего "Я."

Продолжение толкования приводит к идентификации перечисленных качеств психической жизни с дыханием и материальным органом тела – печенью. При построении этой гипотезы наша бессознательная интуиция связывает личностный контроль, функции печени и дыхания с тем, что может быть обозначено как "внутренний свет", а это может направить нас к такому исследованию доступного в Materia Medica материала, которое приведет нас не только к пониманию эффектов фосфора, но и вообще физиологии и патологии света.

Это наше предположение не только подтверждается таким очевидным образом, но исходя из него можно логически упорядочить сообразно одной связующей нити все разнообразие психических и соматических проявлений всякого лекарства.

Рассмотрим другой пример. Natrum muriaticum связан с алхимическим толкованием символического смысла соли посредством одного симптома, а именно желания быть одному. Алхимическая "соль" выражает сепарацию, т.е. процесс выделения сущности из окружающих ее обстоятельств, отделяющееся свойство индивидуализирующегося ума и его общую направленность к высвобождению и независимости. Из этой тенденции к внутренней индивидуализации можно дедуктивно вывести все остальные стороны патогенеза Natrum muriaticum.

С этим новым подходом мы остаемся в полной мере верны гомеопатическому методу сравнения аналогичных феноменов, только его пределы, расширяясь, начинают включать в себя тот материал, что приносит интуитивное понимание человеческого коллективного бессознательного, этой сокровищницы, собранной в течение неизмеримо огромных периодов времени.

И если этот метод выдержит проверку на прочность со стороны самого тщательного и беспристрастного систематического исследования, то он сможет послужить бесценным инструментом всякому ученому, будь он гомеопат или психоаналитик, и перед всяким открыть новые пути понимания. Телесное и психическое с этой точки зрения подобны двум разным, но взаимосвязанным сценам, на каждой из которых одна и та же главенствующая сила, одна и та же индивидуальность разыгрывает ту же самую драму на двух разных языках.

В заключение надо заметить, что здесь трудно удержаться от того, чтобы не поразмыслить еще над одним фактом. Бессознательное помогает нам тем, что внешним образом выражает на языке символов внутренние проблемы и трудности, а также нередко показывает и правильные пути их решения. Предлагая "психологическое лекарство" в виде отражения внутренней проблемы в том или ином образе внешнего мира, внутреннее расстройство совпадает со своим подобным самому себе дополнением.

Иными словами, на психологическом уровне представлен собственный simillimum в виде корректирующего энергетического принципа. Гомеопатический же подход выглядит как язык творящей природы вне и внутри нас. Мы со смиренным восхищением и изумлением смотрим на это всепроникающее творческое единство.

Когда говорят о психосоматике, то обычно имеют в виду некую особенную область медицины, что указывает на непонимание природы функционирования человеческого организма. Психосоматика, как клиническое понятие, sui generis предполагает, что существуют психические и соматические функции, которые разделены между собой, т.е. не включают друг друга и являются проявлениями соответственно невоплощенной души и бездушного тела. Именно по этой причине психологи, равно как и доктора медицины, в своей работе имеют дело с умственными абстракциями, а не реальными людьми.

Несмотря на то, что народная мудрость и молва до сих пор знает "разбитые сердца," "ноющие боли," "желчность" и прочее, пост-картезианское просвещение видит тотальное разделение между сознанием и материей и их полнейшую несовместимость. Со временем позитивизм, целлюлярная патология и бихевиоризм пришли к точке зрения на человеческий организм как на электрохимическую машину, которая "производит" сознание тем же манером, что печень производит желчь. Подобные воззрения в свою очередь ставят перед нами новые вопросы: как нам вновь соединить то, что никогда и никоим образом в действительности не было разъединено, и чему – сознанию или материи –  отдать первенство.

"Современная" механистическая концепция машины видит в болезни нарушение функционирования или несоответствие друг другу отдельных ее частей. Лечение, согласно такому взгляду, должно состоять в удалении, исправлении или замещении неисправных частей. Такой узкий и частный – партикуляристический –  подход лежит в основе биологии и медицины, несмотря на "холистические" доводы против.

Гомеопатия, будучи рассмотрена под этим углом зрения, с неизбежностью будет выглядеть как нечто бессмысленное, абсурдное и, более того, заведомо ведущее к обману. Ибо как может что-то, чего "на деле не существует" – поскольку оно утратило свою материальность, как это имеет место в случае разведений более 30x, –  иметь воздействие на материальные процессы? А менее высокие разведения – способны ли они вызывать химический эффект?

И вообще, как может нечто, способное вызывать расстройство здоровья, подобное тому, что мы наблюдаем у данного больного, способствовать его выздоровлению, а не наоборот, ухудшению состояния? Если уж ваша машина повреждена, то можно ли ее исправить, воздействуя на нее тем, что ее повредило?

Однако же, если терапия, основанная на законе подобия, и ультрамолекулярные дозы действенны, с очевидностью следует признать, что механистические воззрения либо неполны, либо неверны вовсе. Но отказываться следовать устоявшимся точкам зрения – дело нелегкое. Если определенные факты не согласуются с некоторым воззрением или же выводы, следующие из них, кому-то просто не нравятся, то можно просто отказаться принимать эти факты во внимание. Поэтому нельзя не заключить, что мы не так уж далеко продвинулись в этом отношении со времен Средневековья, когда противники Галилея просто отказывались смотреть в телескоп на спутники Юпитера, поскольку существование таких спутников ими, противниками, не допускалось.

Вместо общепринятой механистической модели я намерен предложить иную, основанную на таком видении явлений жизни, которое предполагает их многозначность в творческой и драматической космической игре. В ней все мы являемся частными и частичными манифестациями, сравнимыми с клетками сверхупорядоченного организма. Целостное функционирование этого организма, смысл и цели его существования мы можем постичь не в большей степени, чем какая-нибудь эпителиальная клетка нашего организма может, например, понять наше желание пойти в театр.

Мне кажется, что такая рабочая гипотеза может быть выдвинута, и выдвижение это поистине необходимо провести, исходя из двух наиболее "скандальных нелепостей" гомеопатии, а именно нематериальных доз и закона подобия. И, наоборот, такая рабочая гипотеза поможет нам понять, почему гомеопатия работает и работает именно таким, ей свойственным путем.

Нематериальные дозы

Нам следует остановиться на минуту и подумать о том, что мы делаем, когда назначаем десяти- или стотысячные разведения. На деле мы даем пациенту несколько гранул сахара или капель спирта, которые несут… А что в самом деле они несут? С точки зрения вещества – абсолютно ничего! Выше 23-го десятичного разведения присутствие молекул исходной субстанции маловероятно.

Но как бы то ни было, эффект от этого "ничего" является специфичным для данной субстанции, и его терапевтический потенциал может быть передан посредством дальнейшего растворения и даже стенкам сосуда. Более того, этими растворами в эксперименте можно вызвать определенные вегетативные и двигательные рефлекторные реакции.

Ясно, что здесь имеет место передача определенного рода информации, которая как бы "впечатывается" в растворитель, удерживается наподобие памяти и передается организму пациента. Вспомним впечатывание ("imprinting") форм мысли в протеиновые молекулы мозга, физическую основу памяти и следствие ее процессов.

Однако же нам говорят, что способностью памяти наделен только живой мозг, и, когда в относительно недавнее время биолог Руперт Шелдрейк постулировал, что память является универсальным аспектом морфогенеза и свойственна всем формо-образам проявления субстанции на всех уровнях ее организации [1], его книга была объявлена "заслуживающей сожжения." Причем с таким заявлением выступил тот самый издатель журнала Nature, который однажды призвал на помощь некоего "мага" с тем, чтобы тот "опроверг" экспериментальные данные по гомеопатическому использованию микродоз.

По всей вероятности, с точки зрения морфогенеза между живой и неживой субстанциями нет определенной разницы. С тем, чтобы уразуметь и преодолеть этот кажущийся парадокс, мы должны пересмотреть наши устаревшие представления о материальной субстанции и ее "отделенности" от сознания. Мы должны избавиться от крайне устаревшего представления о материи, на понимание которой мы претендуем и в реальности которой мы так убеждены, заключающегося в том, что в смысле способности к памяти существует фундаментальная разница между живой и "мертвой" ее разновидностями.

Вероятнее всего, память – это универсальное свойство бытия. И следует сказать со всей определенностью, что, соблюдая верность идеям XIX века, сообразно которым материя понималась как некоторая твердая и отдельная от разума "вещь," медицина продолжает основываться на физике, которой более не существует.

Эрвин Шрёдингер утверждает, что идея об индивидуальном характере элементарных частиц как проявлении своеобразия материальных объектов "оказывается безосновательной и даже "мистической" (sic), находясь в сильном противоречии с тем, что мы открыли. ... Согласно новой идее, все, что есть в этих элементарных частицах постоянного ... это их форма и организация. Сами по себе они представляют собой чистую форму, ничего, кроме формы, в которой нет никакой крупинки материала" [2].

Эйнштейн трактовал материю и поле как способные к взаимным превращениям. Согласно его определению, материя "конституируется областями пространства, где поле обладает исключительной интенсивностью... В этой новой физике нет места и материи, и полю, поскольку поле является единственной реальностью" [3].

И Дэвид Бом словно бы добавляет к этому следующее: "... всякая относительно автономная и стабильная структура, вроде элементарной частицы, должна пониматься не как нечто независимое и постоянно существующее, но как результат, сформированный всем текущим движением и который в конечном итоге обратно растворится в этом движении. Как она формирует себя и поддерживает свое существование, таким образом, зависит от ее места и функции в рамках целого" [4]. Она является ничем более, как "состоянием информации" [5], которая "... создана ни чем иным, как нашей физической операцией, способной ... выявить, обнаружить... но не локализовать; она фактически совсем не будет иметь никаких свойств, кроме тех, которые мы для нее создадим" [6].

Но возникает вопрос, что такое информация? Не говорим ли мы уже о чем-то, родственном сознанию? Будучи подобна форме, информация (а именно то, что находится в формах – "in-forms") стремится к форме, но не является чем-то, что имеет форму. Информация – это "некоторая вещь ..., не являющаяся ни знанием, ни смыслом.  Ее фундаментальные компоненты [представляют собой] не идеи или концепты или даже неизбежные слова и числа[7], не являются они, надо добавить, также и молекулами или вообще веществом. Подобно форме, информация представляет собой нечто данное a priori; имея нематериальную природу, она может использовать материю и иметь материальные эффекты. Информация или формальные смыслы следует понимать как почти трансцендентные принципы или "поля".

С другой же стороны, информация с необходимостью должна быть функцией некоторого "знания", которое, следовательно, в чем-то и относительно чего-то "информировано" и может поделиться, передать свое "содержание" каким-нибудь другим знаниям. Оно не есть само по себе "сознание", но, по меньшей мере, является тем субстратом, из которого происходит сознание, память и самая возможность происхождения и развития смысла, равно как и того, что мы называем материей. Таким образом, получается так, что дихотомия "материя-сознание" есть иллюзорное суждение о разделении того, что на самом деле никак не разделено, основанное только и исключительно на особенностях нашего научного восприятия и подхода.

Поле, порядок, форма, паттерн и даже такие явления, как системы в настоящее время понимаются как исходные и элементарные единицы бытия. Даже концепция энергии более не является первичной, поскольку поле стало пониматься как формирующий гештальт (formative Gestalt) или чистая информация.

Поле, порядок или формообразы, которые мы можем воспринимать при помощи наших органов чувств непосредственно или при помощи тех или иных приборов и инструментов, являют собой выражения непредставимой организующей сущности (unrepresentable organizing essence) как таковой – того, что Юнг назвал "архетип как таковой…, который трансцендентен..., но способен производить эффекты, делающую возможным его визуализацию" [8].

Материя, таким образом, является определенным образом кодированной информацией, некоторым вектором, направленным в сторону формы или паттерна. Дэвид Бом называет это "эксплицитным" выражением невидимого и непредставимого "имплицитного порядка" [9].

Руперт Шелдрейк приложил эти воззрения к биологии и назвал эту имплицитную информацию морфическими полями: "Природа вещей зависит от полей, называемых морфическими полями. Всякая природная система имеет свое собственное особенное поле: есть поле инсулина, поле берега, береговой ласточки и т.д. Такие поля создают все известные виды атомов, молекул, кристаллов, живых организмов, общественных установлений и складов ума.

Морфические поля, как и все другие, известные физике, представляют собой нематериальные области воздействия, протяженные во времени и пространстве. Локализуются они внутри и вокруг организуемых ими систем. Когда какая-либо частная система прекращает свое существование, например, при делении атома, таянии снежинки, смерти живого существа, организующее его поле в том месте исчезает.

Но с другой точки зрения, морфические поля никогда не исчезают, поскольку они являются потенциальными организующими паттернами действия. Физически они могут проявить себя в иные времена и в иных местах, где угодно и когда угодно при необходимых соответствующих им условиях. Кроме того, при всяком таком повторном проявлении они обнаруживают, что несут в себе память о своем прежнем физическом существовании.

Процесс, посредством которого прошлое в морфическом поле становится настоящим, носит название морфического резонанса. Морфический резонанс определяет передачу причинного формообразующего воздействия через пространство и время.

Морфическое поле содержит в себе суммарную, интегрированную память, что лежит в основе того, что все вещи и явления становятся привычными при своем многократном повторении. И когда такое повторение становится многократным в астрономическом числе повторений в течение миллиардов лет, как это имеет место в случае атомов, молекул и кристаллов, природа этих вещей становится столь глубоко привычной и определенной, что делается практически неизменной или вечной" [10].

Морфический резонанс объясняет и тот феномен, что когда некоторое новое вещество бывает синтезировано и выделено в одной лаборатории, то с каждым повторением сделать это становится все легче и легче, даже в других, сколь угодно удаленных от первой, лабораториях и предприятиях. Это выглядит так, как будто сам по себе рабочий навык устанавливается на некоем невидимом уровне.

Если действительно морфический резонанс существует, то живой и актуально находящийся в употреблении язык должен быть более легким в изучении, чем, например, язык искусственный и вследствие этого неупотребляемый. В одном таком эксперименте люди, не знавшие японского языка, получили задание запомнить два текста, один на истинном японском, другой – на искусственном псевдояпонском. Этот эксперимент показал, что текст на истинном языке запоминается несравненно легче.

Морфический резонанс передает информацию на уровне поля. Изначальные элементы бытия, таким образом, представляют собой не неизменные частицы материи, но информацию, поле, образ, паттерн, за пределами которого протекает то, что наш чувственный опыт определяет как "реальное" вещество и что считается самой основой реальности, а также психика (mind), сама "реальность" которой до сих пор остается предметом сомнений.

Наиболее ясная и внятная, а на деле самая достоверная феноменология, указывающая на действительную "реальность" психики, равно как и на единство психики, памяти, знания и материи, предложена в книге И Цзин. Книге И Цзин насчитывает примерно 4000-летнюю историю и содержит ситуационные образы (situational images) и их решения, касающиеся разнообразия человеческих состояний и их связей с человеком и космосом. Книга может быть использована в качестве оракула, которому задают вопросы посредством бросания монет или счета стеблей, раскладываемых в случайном порядке. Получаемые таким образом числовые паттерны соотносят с образами и их толкованиями в книге, которые могут быть ответами на заданные вопросы.

В течение последних пятидесяти лет я использовал И Цзин великое множество раз и извлекал из нее информацию и прозрения относительно вероятного развития будущих событий и риска в положениях, суть которых не представляла возможности их рационального понимания. Я испрашивал у нее совета относительно своих пациентов, случаи которых мне представлялись клинически неопределенными или трудными для решения. И как это не может не показаться удивительным, при всех обстоятельствах, когда была возможность удостовериться в справедливости ее вердикта, И Цзин подтверждала себя со сверхъестественной точностью и аккуратностью как в случаях со мной, так и со многими моими коллегами и друзьями, которые поделились со мною своим опытом.

Один из них, университетский профессор, который, в частности, проявлял интерес к проблеме статистической достоверности, рассказал мне презанятную историю. Он хотел проверить И Цзин, задавая оракулу один и тот же вопрос каждый месяц и сопоставляя ответы с целью выявления возможных противоречий и непоследовательности. "И знаете ли вы, что произошло?" - сказал он мне некоторое время спустя. - "Вы не поверите мне, но я получал в точности один и тот же ответ всякий раз, когда я испытывал оракул!"

Стоит здесь привести еще один примечательный эпизод с одним моим весьма скептическим знакомым, который также вознамерился проверить И Цзин на деле. Однажды мы находились в летнем доме, стоявшем на вершине холма, подъем по которому был довольно длинен и крут. Этот знакомый приехал к нам нас навестить и, собираясь отправиться назад в скором времени, оставил свою машину у подножия нашего холма. Однако же его пребывание у нас затянулось в связи с разыгравшейся в тот день нешуточной бурей.

В полночь, когда ливень еще вовсю продолжался, он решился заночевать и был в нерешительности относительно того, пригнать ли машину наверх или оставить ее там, где она была. Тогда один из нас предложил ему: "Почему бы вам не спросить совета у И Цзин?" Это был в самом деле подходящий случай для проверки. Ответом была 26-ая гексаграмма, текст которой гласил: "Большой человек укрощен, ему следует стоять, как он есть". И вторая строка: "Повозка и ось разъединились" [11].

Как и следовало ожидать, здравым решением было ничего не предпринимать по части передвижения в дождь и по темноте. Но самое удивительное для нас было в том, что подтвердило в действительности этот столь грозный вердикт: наутро, когда мы спустились вниз поглядеть, что с машиной, то увидели, что два – именно два, а не одно – колеса спущены... И вот вопрос, как могла И Цзин, или, если быть точными, бросаемые в случайном порядке монеты, "знать" об этом?

Этот феномен говорит об осмысленном поведении неорганической субстанции, полагаемой вполне "безжизненной." Монеты брошены и выпали в "случайном" порядке, однако, тем не менее, дело обстоит так, как будто бы они знают не только суть заданного вопроса, но и то, что неведомо самому спрашивающему – возможности и варианты исхода ситуации в соответствии с психологическими тенденциями спрашивающего и возможными подходами к разрешению проблемы. Более того, их "случайное" выпадение происходит так, как будто они знают или помнят то, что было написано в древней книге около четырех тысячелетий назад.

Это "поведение" бросаемых монет в их "действии", сообразном бессознательной динамике определенной и конкретной драматической ситуации, к которой взывает сознание спрашивающего, принуждают нас отказаться от идеи случая и самой "случайности." Что именно во всех практических смыслах определяет чисто случайное выпадение, происходящее от столь же случайного бросания и непредсказуемого движения воздуха, влияющего на процесс падения, в результате которого появляется определенная конфигурация, которая соответствует психическому импульсу (задаваемому вопросу) и экзистенциальной ситуации, неведомой самому спрашивающему, но точно известной некоему "полю," чем бы оно ни было.

Конфигурация объектов внешнего мира выражает динамику формы, которая представляет психологический (задаваемый вопрос, умственное и эмоциональное состояние спрашивающего), а также неизвестный событийный порядок, осуществляемый посредством транспсихологического информационного содержания, которое находится как будто где-то "вне", в непространственном поле.

Осмысление подобных вещей еще не нашло себя в биологии, медицине и повседневной жизни, и, надо сказать, к существенному ущербу для понимания нашего положения на земле и в космосе, а также к неменьшему ущербу для решения вопросов лечения и экологических проблем.

Что имеет клиническое значение?

Мне вспоминается случай одного коллеги, который принял одну дозу Calcarea carbonica 10M по поводу выраженных лицевых acne – угревой сыпи. Первое, что он ощутил после приема лекарства, это были судорожные спазмы в пальцах рук. Эти спазмы имели место в течение нескольких дней и вызвали воспоминания из раннего детства: его мать сжимала ему пальцы точно таким же образом, желая отучить его от мастурбации.Эти воспоминания сопровождались пронзительным чувством стыда и вины по поводу своих неправильных и плохих действий.

В данном случае некий полевой процесс был активирован лекарством, содержащим кальций, которое включает в себя кальциевый метаболизм, функции паращитовидных желез, с их функциональным выражением в тетанических спазмах. Это лекарство активировало также чувство стыда и его выражение в виде "потери лица" в форме лицевых acne. Все перечисленное выше оказалось включенным в поле Calcarea и было выявлено им, в соответствии с принципом временной регрессии закона Геринга.

Это убедительно показывает, что память есть в мышцах, памятью обладает метаболизм кальция, паращитовидные железы и кожа. Но до приема лекарства эта память не была манифестирована в головном мозге: события были позабыты, и их последствия оставались неосознанными. Потребовалась память "мертвого вещества" и ее активация в головном мозге.

Можем ли мы таким образом заключить, что и болезнь, и лечение основываются на динамике поля?

Похоже на то, что правильность этого умозаключения подтверждается изрядно позабытыми экспериментами В.Э. Бойда [12]. В этих экспериментах пробы крови или слюны больного приводились ко взаимодействию с испытуемым здоровым человеком сообразно схеме определенного прибора – эманометра.

Взятые в эксперимент патологические образцы биологических жидкостей всегда и с определенностью вызывали изменения звука абдоминальной перкуссии у испытуемого, что очевидно вызывалось изменениями автономной иннервации органов брюшной полости, обусловленной воздействиями поля больного, эманирующего от взятых в исследование образцов.

Когда же в контур прибора вводился simillimum, описанные изменения прекращались и картина возвращалась к норме. Как можно видеть из этих экспериментов, болезнь, также как и эффект лекарства, оказываются связанными с индуктивным эффектом поля.

В психотерапевтической практике не только хорошо известен на деле, но и подробно и всесторонне описан феномен, исключительно аналогичный указанному выше. Имеется в виду то, что мы называем "психическая индукция" или "проективная идентификация". В действительности этот феномен, называемый нами "внушаемостью", возникает с регулярностью во всяких межличностных отношениях и, в частности, в психологии толпы.

К.Г. Юнг говорил в этой связи о "психической инфекции." Мы бываем подвержены сильному воздействию со стороны другой личности или личностей и стремимся к тому, чтобы испытывать их эмоции как свои собственные. И в самом деле, если мы не защищены от таких воздействий сознательно, то эти чужие аффекты становятся нашими и могут привести к непредсказуемым действиям.

Разозленный человек одним своим присутствием делает и нас разозленными, рядом с подавленным и депрессивным мрачнеет и наше настроение. Чье-либо более сильное личное поле действует на более слабое так, что последнее становится измененным или даже дезорганизованным. Этот феномен возникает с такой регулярностью, что при сознательном его использовании он может служить весьма полезным подспорьем в работе опытного психотерапевта.

При обнаружении у себя какой-либо непривычной эмоции или помышления терапевт может предположить, что они переняты им от сидящего vis a vis пациента и могут информировать его о неизвестном для них обоих –  происходящем в бессознательном пациента в данный момент времени.

С другой стороны, если не обращать на такие явления сознательного внимания, то такая динамика может принять вид психической инфекции и разрушить межличностные отношения, а также при определенных условиях стать причиной массовой психической "эпидемии".

При взаимодействии двух или более полей области их резонанса или подобия влияют друг на друга так, что более слабое поле подавляется и начинает стремиться принять образ поля более сильного.

В экспериментах Бойда "дезорганизующий индуцирующий эффект" исходил извне, и такая форма воздействия напоминает то, что мы привыкли называть инфекцией. Мы таким образом можем предположить, что микроорганизмы являются не более чем структурной видимостью, подобно "узловым точкам волн", о которых говорят физики, описывая проникающее поле – этот "гений" всякого заболевания.

Этим можно объяснить феномен "эпидемических лекарств", которые выражают главным образом "личность" или "гений" распространяющейся болезни, а не конституцию того или иного больного. От подобной "инвазии" вполне возможно защититься посредством соответствующих эмоциональных, умственных и биологических установок.

Здесь стоит вспомнить широко известный эксперимент Петтенкофера, немецкого ученого, который вознамерился опровергнуть утверждение Роберта Коха о том, что бактерии служат причиной болезни: нейтрализовав щелочами свой желудочный сок, Петтенкофер выпил живую культуру возбудителей холеры и остался при этом совершенно здоров.

Конечно же, этот эксперимент не перечеркивает вовсе значение возбудителя инфекции, в данном случае холерной бациллы, но он показывает, что поле болезни, материальным выражением которого служит патогенный микроорганизм, может быть нейтрализовано средствами эмоциональной и психологической модификации биологического поля. Бойд достиг подобного же эффекта в своих экспериментах с эманометром, защищая испытуемого от болезненного воздействия посредством "клетки Фарадея".

Восприимчивость к болезни определяется тем, как эмоции, мысли и возрастные кризисы воздействуют на наше биологическое поле. Мы не можем в течение всей нашей жизни оставаться теми же самыми – также и наши физические субстанции, атомы и молекулы находятся в постоянном процессе изменения, как наши эмоциональные, умственные и витальные "субстанции" постоянно формируются во что-то новое.

Новые импульсы, отношения и перспективы желают быть "рожденными" и интегрированными, а старый "материал" должен быть отброшен в процессе роста и индивидуации. Течение нашей жизни подвергает нас все более новым и новым конфликтам, и выходит так, что нашему status quo угрожают не только внешние события, но и наши внутренние обстоятельства, нисколько не желающие и подчас самым решительным образом сопротивляющиеся всякому изменению и обновлению.

Существующие полевые паттерны разрушаются под воздействием индуктивных эффектов новых потребностей роста, точно так же как и нашими гневом, унынием, амбициями и т.д., а также реакциями на внешние и разного рода межличностные ситуации. Болезнь развивается тогда, когда наши возможности противостоять ей или интегрировать ее неадекватны данной ситуации.

Мы можем сказать, следовательно, что поле обладает свойством инвазивности, когда его резонансные эффекты приходят в конфликт или превосходят способности другого поля к сопротивлению этим резонансным эффектам или усвоению их. Последнее же ведет к угрозе целостности и самого существования наличествующих формо-образов (the existing form-patterns). Когда инвазивный агент превосходит по силе и разрушает биологическое поле, результатом бывает болезнь или смерть.

В тех же случаях, когда воздействию новых элементов ставится преграда, как это было в экспериментах Петтенкофера и Бойда, мы можем говорить об иммунитете в органическом смысле, а в смысле психологическом речь должна идти о "твердости ego", т.е. инфекционное заболевание не развивается, яд не проявляет своей убийственной силы, а разрушительные энергии негативных мыслей и эмоций преодолеваются защитными барьерами. При оптимальных условиях всякое новое поле оказывается интегрированным и ассимилированным в уже существующий образ (pattern).

Если нарушение поля имеет внутреннюю, в нем самом коренящуюся, причину, разрешение этого нарушения возможно только путем интеграции, а постоянное сопротивление в таких случаях, как правило, приводит только к саморазрушительным последствиям.

Эволюция процесса изменения не может в течение долгого времени иметь препятствия на своем пути. Цена, которую мы платим за сопротивление изменениям, выступает в форме экзистенциального тупика, прекращения развития, невроза и, довольно часто, соматизации в форме болезни или несчастного случая.

Мы сталкиваемся с проблемами и трудностями в жизни не только по причине ошибок, совершенных нами в прошлом, но и для того, чтобы быть подвигнуты на движение вперед. Таким образом, постоянное возникновение новых полевых образов (field-patterns) с их потенциалом конфликта и возможного заболевания является сущностным элементом человеческого бытия, условием для всякого вообще созревания и роста.

В этом смысле жизнь не является только лишь борьбой за выживание, как это представлял Дарвин, но представляет собой то, что мы можем назвать драматическим творением, стремлением воплотить и выразить вечно новые формы игры ради самой этой игры и только ради нее.

Этот факт постепенно начинает осознаваться биологической наукой. Исследователи стремятся отметить не только насквозь утилитарную адаптацию к условиям среды, но и присутствующую во всех естественных процессах тенденцию к творческой драматизации (creative dramatization) при создании большинства известных нам форм и структур.

Впечатляющим примером тому может служить биологический факт опущения тестикул. По мере увеличения их значения в процессе восходящей эволюции от рыб к млекопитающим тестикулы филогенетически опускаются сверху в полость таза и ниже; известный биолог Портманн назвал это "прямо парадоксальной ситуацией" [13].

Они выходят из брюшной полости и образуют scrotum. Портман настаивает на том, что нет никакой возможности объяснить этот факт соображениями естественного отбора. Этот процесс помещает органы, имеющие столь большое видосохраняющее значение, в положение весьма и весьма уязвимое для всякой опасности. Более того, ради этого "бесполезного" процесса тестикулам пришлось реадаптироваться к температурам, значительно более низким, чем в брюшной полости. Так зачем же тогда имел место этот процесс?

Ответ может быть только один: исключительно для "артистического" драматического представления, а именно для декоративной демонстрации генитального пола – данный феномен представляется имеющим какой-то смысл. Для более убедительного подтверждения этого положения Портман указывает на феномен яркой цветной раскраски самцов, а также впечатляющее образование рогов, длинной шерсти в виде грив, великолепных, однако бесполезных и даже мешающих в борьбе, но довольно декоративных и выразительных в плане агрессивной маскулинности.

Портман обращает также внимание на подобные "репрезентации" в искусстве XVI - XVII веков, где с такими подробностями живописали военных-наемников, а также некоторых животных (барана, леопарда или льва) в геральдических изображениях. Такое же значение имеют и те приспособления для пениса, которые являются деталями одежды у жителей Новой Гвинеи.

Если бы некоторые из этих декоративных особенностей в самом деле имели бы какую-нибудь определенную видосохраняющую функцию для этих живых существ, то эти функции реализовались бы какими-либо относительно простыми способами и не требовали бы такого грандиозного и живописного оформления, как изгибы рогов антилопы, бороды дикого козла, загривка на шее у быка, полосатой окраски зебры, а также драматических ритуальных представлений, свойственных разнообразным животным – состязаний и турниров, рева оленей-самцов и т. д.

Исходя из чисто практических соображений, нельзя не признать, что все эти формы и функции поистине "бесполезны", но, подобно агрессивной демонстрации эрегированного фаллоса у некоторых видов обезьян, они "предназначены" именно для "демонстрации", впечатляющего представления. И драматический смысл такого "представления" выражается в психологических эффектах, а также в определенных реакциях эндокринной и центральной нервной системы у участников и зрителей [14].

В практике психотерапии драматические акты также имеют очень большое значение. Терапевтический процесс начинается собственно тогда, когда события индивидуальной жизни и ее болезненные трудности приобретают смысл при их структурировании и упорядочении по законам истории или драмы.

Осознание того факта, что пальцы зажаты для того, чтобы пресечь мастурбацию, и открытие того, что чувство стыда является следствием этого, совершенно новым способом связывает между собой явления и воспоминания, дотоле казавшиеся бессвязными и бессмысленными, в логически последовательную и обладающую смыслом форму, которую можно понять и усвоить.

Подобным этому образом наши лекарства воспринимаются как "картины", то есть опять же как драматические системы, которые могут быть сравниваемы на предмет соответствия с симптомологическими и личностными картинами пациентов.

Но если вообще вся динамика жизни есть драматическое творчество, то это вновь приводит нас к неизбежности конфликта, а поэтому также и к болезни. Драма не только включает в себя конфликт, но также и предполагает или даже нуждается в нем. Без конфликта и неопределенности исхода нет напряжения, нет драмы, следовательно, нет и жизненного стимула. Поэтому Герберт Фриче так емко и лаконично сказал:

"На всем своем протяжении жизнь, полнота которой конституирует целостное человеческое Я, должна быть снова и снова ограничиваема, сдерживаема, и организуема заново. Энергетические потенции этой целостности постоянно вырываются из под деспотической власти <общего порядка вещей> в качестве самоутверждающейся отдельной и самодовлеющей силы. Самоутверждение требует индивидуальных и обособленных путей реализации себя вместо того, чтобы оставаться элементом общей духовно-организуемой динамической реальности.

Однако же данные побуждения к отдельности и самодостаточности существования –  необходимы. Необходимы, ибо в обратном случае человек-микрокосм станет инертен и не сможет выучиться преодолевать анархические побуждения формирующих его сил и защищаться от них. Но именно они, эти силы, делают его больным. Болезнь, таким образом, необходима, и она фундаментальным образом является morbus sacer – священной болезнью" [15].

В равной мере как чрезмерное сдерживание сепаратизма этих паттернов, вторгающихся и нарушающих наше равновесие, так и потворствование им может привести нас к болезни. Болезнь здесь является высшей точкой, некоторой критической фазой драматического конфликта между предустановленным порядком вещей и требованиями новых импульсов.

Таким образом, болезнь является потенциальной фазой роста, и это также верно для тела, как и для души (psyche) и ума. Происходит, похоже, так: если что-то не может быть осознано и с готовностью ассимилировано психологическим ростом, то оно стремится достигнуть нашего понимания через вещественный уровень, в форме соматического органического заболевания или какого-либо внешнего события, которое находится вне сферы нашего влияния.

Ибо, как показывает И Цзин, наше истинное большое и всеобъемлющее Я способно контролировать и организовывать то, что мы привыкли называть внешними вещами и событиями. В самом деле, если оно способно управлять падением монет, то может и влиять на вещи, возникающие на нашем пути, даже на автомобиль, который может нас сбить.

Однако данное суждение крайне легко неправильно понять. Может возникнуть мысль, что все болезни и несчастные случаи с необходимостью представляют собой следствия наших "проступков" и являются "наказанием" за "неправильные" способы существования. Действительно, в некоторых случаях имеют место неоспоримые свидетельства такой прямой причинно-следственной связи у болезней и пагубных привычек, но чрезмерные обобщения относительно этого факта чреваты сильным упрощением истинной картины явлений.

Болезнь не является исключительно предметом и следствием какого-либо "проступка", а может быть выражением новой жизненной динамики, для уяснения которой наше сознание еще не достаточно готово. Всякий человек имеет пределы своим познавательным и интегративным возможностям, своим знаниям и проницательности в определенное время и на определенной стадии развития. Очевидно, поэтому никто в полной мере не может избежать опыта органического заболевания как пути расширения понимания и осведомленности относительно себя и мира.

Мы не являемся бесплотными существами. Наши чувства и эмоции глубоко вовлечены в нашу нейровегетативную сферу, вплоть до тонуса мускулатуры, и запечатлены в ней. На этом факте основывается вся система биоэнергетики. Мы познаем реальность и адаптируемся к ней также и через внутрителесный дискомфорт, а когда достигается окончательный адаптационный предел – что рано или поздно происходит со всяким человеком, –  в качестве последнего из врачей приходит смерть.

Мы это знаем по опыту психологической работы и по опыту назначения гомеопатических лекарств больным в некурабельных состояниях. Лекарство в таком случае будет "лечить", облегчая наступление смерти. По всей вероятности – для того, чтобы проблема была поднята "снова и еще раз", как это, похоже, следует из некоторых сновидений.

Что с чем должно совпадать согласно закону подобия?

Перво-наперво мы должны понять, чем конституируется собственно подобие. Подобие основывается на тождестве фундаментального или сущностного паттерна при всей разнице в деталях на уровне предметной манифестации. Когда мы заключаем, что эти два треугольника подобны, мы подразумеваем, что они имеют один и тот же – тождественный –  треугольный паттерн конфигурации и одни и те же угловые пропорции.

Но, несмотря на то, что эти основные особенности формы здесь идентичны, размеры оказываются разными. Подобие, следовательно, должно пониматься как идентичность имплицитного, т.е. внутренне присущего, порядка при имеющихся различиях эксплицитной, т.е. внешней, манифестации.

Почему это совпадение дает терапевтический эффект?

Мы можем добиться более глубокого понимания этого кажущегося парадокса, если взглянем на него в том свете, который аккумулирован практикой психотерапии. Ветераны вьетнамской войны весьма многому здесь нас научили. Представим себе неврозы военного времени, боевой психологический шок или самодовлеющий ужас кровавого побоища. Эти страдания не могут быть излечены простым забвением вызвавших их фактов. По сути дела, большинство ветеранов как раз чаще всего и заболевают от того, что они стремятся (и им кажется, что это удается) забыть эти обстоятельства, т.е., выражаясь точнее, удалить из содержания сознания некоторое содержание их жизненного опыта.

Но однако же на "забытом" бессознательном уровне память продолжает свое существование в форме психосоматической патологии. И как раз напротив, как это ни покажется парадоксальным, для этих ветеранов необходимо, чтобы они все вспомнили и даже более, чем просто вспомнили – самым интенсивным образом оживили в себе эмоционально, визуально и кинестетически весь объем своего травматического опыта.

Но для того, чтобы вызвать это оживление памяти, нет никакой необходимости опять помещать человека на поле боя или вновь наносить ему раны и травмы. Содержание оживает в памяти, фантазии, направляемом воображении или под воздействием гипноза, иначе говоря, процесс происходит в "десубстанционализированной", символической или подобной форме, а не идентично исходной ситуации. Пациенты подвергаются воздействию "потенцированного" simillimum, имплицитно, архетипически или сущностно подобного истинным патогенетическим факторам.

Несколько более сложный, но по сути аналогичный процесс лежит в самой сердцевине всей глубинной аналитической психотерапии. Взять к примеру травматический опыт, "неврозы военного времени" нашего детства – их признаки с неизбежностью присутствуют у всякого человека этого поколения, поскольку, если они не были получены прямо и непосредственно, то развились под влиянием случившегося с близкими, родителями, братьями и сестрами, учителями и друзьями.

Многие такие больные были излечены посредством повторного переживания травматических обстоятельств, в памяти или в фантазии, или посредством так называемого феномена переноса, а именно, особой связи с личностью терапевта, который воспринимался так, как если бы он был отцом, матерью, сестрой или братом.

Несмотря на то, что терапевт не является никем из этих людей, но если подобие драмы детства повторно убедительно разыгрывается – терапевт становится подобием кого-то из них. То есть терапевт "назначает" пациенту себя в качестве некоего simillimum по отношению к патогенетическим факторам. В силу вызова и активации травматических элементов, например, если активировать опыт общения с тираническим и эмоционально подавляющим отцом, посредством благоволящего и доброжелательно-поддерживающего отеческого поведения терапевт может пробудить отеческую сущность или безусловный архетипический потенциал Отца. И это пробуждение будет способствовать нормализации внутренних отношений с отцом, а точнее, способов реагирования пациента на авторитарные фигуры, а также на его способность действовать в отеческой или иной авторитарной форме.

Терапевтическая эффективность символического опыта (иными словами, воздействия подобного поля), основывается на факте установления связи с творческой силой имплицитного измерения морфического информационного поля, в силу чего и достигается многозначный и осмысленный порядок.

Основоположник логотерапии Виктор Франкл привлек наше внимание к тому факту, что многозначный и осмысленный порядок поддерживает в нас здоровье и саму жизнь. Будучи узником концентрационного лагеря, Франкл убедился в том, что те люди, которым удавалось выжить в тех условиях, совсем не обязательно были физически крепкими. Гораздо большее значение имела способность к постижению смысла или аспектов высшего порядка в том, что через что они принуждены были пройти.

Связь со смыслом, архетипическим паттерном, с имплицитным творческим порядком или духовностью открывает информационные каналы, которые поддерживают и восстанавливают здоровье. Это приобщение к информационным каналам может быть осуществлена психологически или духовно (символические переживания или вера), или посредством активированного подобного "сущностного" поля определенного вещества, а также прямой стимуляцией такой области определенного поля, каким является акупунктурный меридиан.

Из всего того, что мы обсуждаем, следуют весьма впечатляющие выводы. Стоит только представить себе тот факт, что для всякого человеческого состояния существует соответствующий зеркальный паттерн во "внешнем" веществе. Все, что касается болезней и потенциала роста человека, этого микрокосма, может быть найдено в макрокосмической информации тела нашей матери, Земли. Мы являемся некоторыми аспектами, микрокосмическими репликациями широчайшего космического процесса создания форм.

Пожалуй, не будет выглядеть натянутым и малоубедительным утверждение, что все наши пороки и болезни могут быть формами связи с планетой Земля, в частности, потому, что мы прибегаем к помощи воздействия полей внешних по отношению к нам медицинских субстанций. Вполне возможно, что каким-то пока еще для нас непонятным образом, определенная форма развития сознания имеет значение не только для нас самих, но и для целостного планетарного процесса. Я оставлю вам возможность поразмышлять над тем, что бы это могло значить, принимая во внимание то, что наши химические (и фармацевтические в том числе) технологии постоянно загрязняют и отравляют и Землю, и нас самих вместе с ней.

В заключение я все же напомню вам о том, что мы вообще подвергаемся несчастью или болезни не только вследствие, но и для того чтобы. А именно для того, чтобы быть подвигнутым к новым уровням понимания и развития. Когда нас осаждают трудности или болезни, это может быть подходящей ситуацией для того, чтобы задаться не только вопросом: "Чем, какими своими действиями я навлек на себя все это?" или "В чем здесь моя вина?", но также и "Чему все это стремится научить меня?" Наша потребность в учении, развитии и росте, пока мы живем на Земле, не является предметом вины и осуждения – ее суть лежит в области получения определенного опыта через нахождение соответствующего simillimum вне нас и смысла внутри нас.

Литература:

1. R. Sheldrake, A New Science of Life, J.P. Tarcher Inc., Los Angeles, 1981.

2. E. SchrOdinger, Science and Humanism, CambridgeUniv. Press, 1951, pp. 20-21.

3. Quoted in M. Capek, The Philosophical Impact of Modern Physics, Princeton, Van Nostrand, 1969, p. 319.

4. D.Bohm, Wholeness and the Implicate Order, Ark Paperback, Routledge Kegan Paul, London, 1980, p.l4.

5. R. Oppenheimer, Analogy in Science, The American Psychologist, Vol. 11, No. 3, March 1956, p. 131.

6. Ibid.,p.l32.

7. J. Gleick, Chaos, Viking, New York, 1987, p. 255. 8. C.G.Jung, Collected Works, Vol. 8, PrincetonUniversity Press, 1960, p. 417.

9. Для иллюстрации Дэвид Бом предлагает сравнение с простым экспериментом: представим себе два стеклянных цилиндра, меньший из которых помещен в больший, а пространство между ними заполнено вязким глицерином. В глицерин добавляют каплю фиолетовой краски, которая образует пятно. Когда один из цилиндров начинают медленно вращать, пятно растягивается в тонкую струю. По мере продолжения вращения она делается все тоньше и тоньше, пока не станет полностью невидимой. А когда направление вращения меняется на противоположное, то струя, а затем и пятно, возникают вновь, как сотворенные "ex nihilo" из ничего, или, лучше сказать, из предшествовавшего им невидимого информационного паттерна.

10. R. Sheldrake, The Presence of the Past, Times Books, New York, 1988, p. xviii-xix.

11. Transl. Greg Whincup, Doubleday, New York, 1986. В хорошо известном переводе Рихарда Вильхельма эта строка читается так: "Оси вынуты из повозки".

12. Wm. E. Boyd, The Relationship of Certain Electrophysical Phenomena to Homeopathy with Special Reference to Emanometer Research, London, 1923.

The Boyd Emanometer Research and the Related Physical Phenomena.

Ibid 1925. The Emanometer Research and Homeopathy.

Ibid. 1928. The Emanometer and Disease.

Ibid.1933 The British Homeopathic Journal.

Ibid. London.

13. Alfred Portmann, Biologie und Geist, Rhein Verlag, Zurich, 1956, p. 23ff.

14. Portmann, Op. cit. p. 189.

15. Herbert Fritsche, Erlцsung durch die Schlange, Klett, Stuttgart, p. 118.